– Никогда не думал, что оружие – это интересно.
– Интересно… Богдан, ты хороший парень, но, если ты обидишь мою дочь, я очень расстроюсь.
– Это кто кого обидит еще, – шагаю дальше. Кажись, вальтер.
– Да?
– У Герды ваши гены.
– Рад это слышать, но ты же понимаешь, что вы вместе, пока учитесь… Школа, институт… а дальше ваши пути разойдутся.
– Слишком самоуверенное заявление, Бронислав Аристархович.
– Отнюдь. Герда сама тебя бросит, мне даже не придется ничего делать. Моя девочка выросла в другом мире, ей интересно быть с тобой, чувствовать свободу, пока на ее карте полно денег. Не будет у нее денег, не будет и тебя.
– Вы не знаете свою дочь, она другая.
– Все мы другие, пока не сталкиваемся с проблемами. Ладно, не будем о грустном. Я не против того, чтобы вы встречались, как я и сказал, ты умный парень и очень мне импонируешь.
– Спасибо за доверие, – усмехаюсь. – А если я окажусь прав?
– Тогда прости, мне придется вмешаться.
– Как я и говорил, вы не даете ей права выбора.
– Что есть выбор в наше время? Самообман.
– Я могу идти? – больше насмешка, чем вопрос.
– Иди.
Возвращаюсь к столу, подумывая о том, что мама Марина все же реально права в своих предположениях. Причем сильнее, чем я ожидал.
Гера вскакивает со стула, на лице паника, ощущение, что я с войны пришел.
Ольга склоняет голову чуть вбок, делая глоток вина, облизывает губы, слегка вытягивая шею.
Не ясно, какого черта в моей башке селится эта мерзкая мысль, но, сука, чувство, что она меня клеит.
– Все хорошо? – Умка, задрав голову, смотрит мне в глаза.
– Да, – отвечаю из какого-то транса, – не переживай, – сжимаю ее руку.
– К завтраку не ждите, – кидает Гольштейн, проходя через столовую.
– Куда ты?
Оглохнуть можно, как она орет.
– Не устраивай сцен, – смотрит на жену презрительно, – у нас гости.
– Ахах, он тр*хает нашу дочь, так что можно сказать, мы родственники!
Гера сжимается в клубок, стискивая мою руку, ее *бнутая мамаша смотрит на Умку с презрением.
– Мы не спим, – голосок звучит неуверенно, она вот-вот заплачет.
– Значит, он, как и твой отец, тр*хает кого-то за твоей спиной, доченька, – елейным голоском.
– По себе людей не судите, – что эта тетка о себе думает?
– Ты слышишь, как он разговаривает со мной в нашем доме?
Орет, а Гольштейн лишь усмехается.
– Я действительно буду рад видеть этого парня в нашем доме чаще.
– Идем, – подталкиваю Геру к лестнице, а сам киплю от злости.
Умка тонет в слезах, ее батя уходит как ни в чем не бывало, а мамаша орет матом ему вслед. Что-то из разряда «ты неблагодарная скотина».
Серпентарий.
– Не обращай на нее внимания. Ей же по кайфу, ты не видишь? – останавливаюсь на лестничном пролете, прижимаю Геру спиной к стене.
Герда хлюпает носом и вытирает пальцами слезы.
– Пойдем, – хватает меня за руку и тащит еще через пролет.
Размашисто открывает дверь своей комнаты и закрывает ее на замок с защелкой, как только мы оказывается внутри.
– Я умоюсь.
Киваю, осматривая комнату. Прохожу вдоль окна, скидываю ботинки и заваливаюсь на кровать, закидывая руки за голову.
Гольштейн возвращается из ванной, останавливаясь напротив.
– Успокоилась?
– Знаешь, если все только и делают акцент на сексе, может, переспим? Хотя бы будет, за что выслушивать, – говорит отрывисто, на эмоциях.
На них же стаскивает с себя платье в одно движение и кидает на пол.
Смотрит на меня, оставаясь в лифчике, трусах и колготках, закрывает грудь руками.
– Все, запал пропал? – сажусь на кровати, притягивая ее к себе. – Напяливай обратно.
– Извини, я дура.
– Да со всеми бывает.
– За что она так со мной? – смотрит сквозь меня, вновь начиная плакать.
Убираю прядь ее волос за ухо, усаживая к себе на колени.
– Не плачь.
– Ты, наверное, думаешь, что я такая же?
– Мне вот больше думать совсем не о чем.
Гера кивает, а я спиной заваливаюсь на эту трехметровую кровать, утаскивая ее за собой.
Пытаюсь на чем-нибудь сконцентрироваться. Бедлам этого дома бедламом. Но это не помеха возбуждению от предстающей картинки. Я ее хочу. И ни черта не соображаю. Прикрываю глаза, надо на чем-нибудь сосредоточиться, а еще лучше встать в спарринг.
– Спасибо, что вытерпел все это, – Умка переворачивается набок, закидывая на меня ногу.
– Да пока не за что, убери оттуда ногу.
– Ой, прости, – закусывает пальчик.
– Ты меня провоцируешь?
– Нет, – улыбается, мотая головой.
– Ну-ну, – приподымаюсь, подтаскивая ее к себе, а потом укладываю на спину, наваливаясь сверху. Нех*р дразнить.
– Богдан.
– Что?
Рука сама ложится на ее бедро, слегка приподымая платье.
– Ты же шутишь?
– Нет.
– Да.
Целую, окончательно теряя контроль. Стискиваю ее в объятиях, главное, не раздавить. Гера отвечает на поцелуи, даже пытается взять инициативу. Я схожу по ней с ума. У меня крыша едет, как только я ее вижу, говорить о том, что со мной, когда я ее касаюсь, даже не стоит. Это наваждение.
Переворачиваюсь на спину. Гера оказывается сверху.
– Сними платье, – давлю на спину, заставляя наклониться, – сними.
Умка послушно стаскивает платье, снова прижимаясь ко мне.
Провожу ладонями по ее спине, животу, медленно поглаживая тонкую кожу, чувствуя жар в ладонях. Пальцы проскальзывают под край лифчика, Умка накрывает мои ладони своими.
– Я не трогаю, – шепчу ей на ухо.
– Почему мне кажется, что я тебя знала всегда? Почему мне не страшно?
– Потому что я красавчик, – убираю от нее руки, прикрывая глаза.
Гера хихикает, ерзая на мне, расплываясь в хитрой улыбке.
– Умка, бл*, – с силой сжимаю ее талию.
– Богдан, ты иногда бываешь очень грубым, – наигранно обиженно.
– Потому что я тебя хочу. Еще одна такая выходка, и я за себя не отвечаю.
– Прям ваще?
